| |
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Прошел месяц. Шелленберг вставил себе новые передние зубы
заместо старых, так квалифицированно выбитых кастетом Штир-
лица. Мюллер построил во дворе виллы новую большую песочни-
цу. Борман установил новую пакостную систему совсем без ве-
ревочек, в результате чего Фидель хромал и ходил с огромным
синяком под левым глазом. Геббельсу выписали из Украины но-
вые шелковые шаровары. Фюрер уехал в Бразилию лечиться от
импотенции. К Штирлицу каждый день наведывался американский
шпион, сидел у него в приемной часа два, заглядывал в сейф.
В сейфе Штирлиц хранил ценную американскую тушенку, на кото-
рую американский шпион не мог и смотреть. Тушенка кончалась
с каждым днем, и Штирлиц стал подумывать над вопросами ее
пополнения.
-- Слушай ты, зануда, - сказал он однажды американскому
шпиону. Тот ожидал пинка или подзатыльника и поэтому зажму-
рился. - Ты, я тебе говорю, хочешь, чтобы я на тебя работал,
давай сюда ящик ... нет, эшелон с тушенкой !
Шпион засуетился и пообещал привести тушенку на следующий
же день. Штирлиц с чистым сердцем вскрыл свою последнюю бан-
ку тушенки и через двадцать минут уже прислушивался к уми-
ротворенному бурчанию в своем животе. Когда Штирлиц нае-
дался, с ним можно было поговорить на отвлеченные темы. Этим
и воспользовался Фидель.
-- Штирлиц, как вы относитесь к женщинам ? - спросил он.
Штирлиц задумался. Последняя женщина, к которой он от-
носился, убежала от него прошлой ночью. Поэтому Штирлиц не
нашел ничего лучшего как после десятиминутного раздумья
спросить " А что ? "
-- Да так, - Фидель знал, что к человеку, на вопрос о жен-
щинах отвечающего " А что ", лучше не лезть с подобными воп-
росами.
На улице раздались дикие вопли: новой пакостью Бормана
было расставление всевозможных капканов, и ничего не подоз-
ревающий Айсман весьма неосторожно попал в самый плохо за-
маскированный. От такого сильного вопля повязка, закрывающая
глаз Айсмана, лопнула и оба его совершенно идентичных глаза
полезли на лоб. Айсман орал до тех пор, пока двое здоровен-
ных негров, воспользовавшись огромными ломами, не раскрыли
капкан. Пока охающего Айсмана уговаривали не кусаться и на-
деть повязку на глаз, вопли повторились. Шелленберг, возвра-
щающийся с плантации бананов, где он уговаривал всех выращи-
вать вместо бананов кокаин, героин или коноплю, зазевался и
попал в другой капкан, поменьше, но помощней. Штирлиц, видя
такой оборот дела, залез в свой походный чемодан и разыскал
пару кирзовых сапогов. В таких сапогах его боялись все. Уда-
ры этих сапогов по телу оставляли такие синяки, что Шеллен-
бергу, которого Штирлиц в свободное от работы время очень
любил пинать ногами, оставалось желать лучшего.
Вечером Шелленберг, хромая на всякий случай на обе ноги,
шел по лестнице в самом дурном расположении духа. По ка-
кай-то прихоти судьбы женщинам Шелленберг не нравился и ко-
каин на капризной кубинской земле не рос. Шелленберг шел по
лестнице и, скрипя новыми зубами, думал о смысле жизни. Пока
он окончил мысль, начатую на полпути между первым и вторым
этажом, бывший шеф контрразведки с удивлением обнаружил, что
попал на чердак.
Совершенно неожиданно к нему подошла заросшая личность в
форме НКВД и на ломанном немецком поинтересовалась:
-- Вы не скажете, как пройти в библиотеку ?
-- До Арбата на метро, а там пешком, - неожиданно для себя
четким металлическим голосом справочного бюро ответил Шел-
ленберг. Заросшая личность холодно посмотрела на него из-под
поросшего мхом козырька фуражки.
-- Ты что за птица ? - спросил Шелленберга лейтенант НКВД
Помордайский, присланный специально из Москвы для того, что-
бы контролировать работу Штирлица.
-- Не знаю, - прошелестел Шелленберг, перепуганный до спол-
зания галифе.
Лейтенант Помордайский достал из кармана маузер и мрачно
стал им поигрывать. Шелленберг облегченно вздохнул и подтя-
нул галифе. Маузеров он не боялся - чего его бояться, им как
не бей, больше двух зубов не выбьешь. Это знали все в Рейх-
канцелярии, даже беззубый Кальтенбрунер, с рождения пользо-
вавшийся протезами. У Штирлица, например, маузеров было
шесть. Со временем коварный Боран перетаскал их все колоть
орехи. Сам Штирлиц предпочитал кастеты. Лейтенант Помор-
дайский не знал таких тонкостей, иначе вместо сорока шести
маузеров он положил бы в свои бездонные карманы парочку
кастетов. Сейчас же он стоял и думал, почему эта нацистская
морда так хладнокровно смотрит на него и еще так гордо под-
держивает штаны.
На Лубянке Помордайского знали и боялись. Там он имел еще
более темную репутацию, чем партайгеноссе Борман. Темные ко-
ридоры Лубянки позволяли устанавливать еще более сложные
комбинации веревочек, потянув за которую, несчастный, кото-
рому посчастливилось не смотреть себе под ноги, в лучшем
случае выпускал в коридор из скрытой в стене потайной клетки
голодного медведя. Об веревочки, которые Помордайский протя-
гивал во время ночных дежурств в Кремле, спотыкался сам то-
варищ Сталин. После таких спотыкновений Помордайский пря-
тался подальше и все время ожидал, что за ним придут и само-
го отдадут на растерзание свирепому медведю, но медведь был
лучшим другом Помордайского, и не хотел его терзать.
Помордайский показал гордящемуся Шелленбергу кулак с на-
колкой, изображающей фигу, сказал " Смотри у меня, фа-
шистская ..., спичками не балуйся " и пошел искать Штирлица.
Штирлиц ждал американского шпиона с вытекающими отсюда
последствиями в виде эшелона тушенки. Штирлиц был голоден, а
кроме тушенки ему ничего не хотелось. Наконец в кабинете
Штирлица загромыхала рация. Телефонный звонок Штирлицу заме-
няло ведро с камнями. Штирлиц надел наушники и важно сказал
" Алле ". Так как телефонной трубки у Штирлица не было, его
никто не услышал. Из наушников раздалось шипение, и кто-то
весьма противным голосом сказал " Тушенка в пути ".
Штирлиц оживился. За свою жизнь он видел тушенку в раз-
личных количествах, но эшелонами он видел только солдат и
лошадей. Он мгновенно размечтался о большом количестве блюд,
которые можно приготовить из тушенки. Воображение рисовало
ему заманчивые картины: тушенка со спаржей, тушенка с трюфе-
лями, заливное из охлажденной тушенки. Облизывающегося Штир-
лица прервал смущенный Борман.
-- Чего тебе ? - спросил раздраженный такой истинно борма-
новской бестактностью Штирлиц.
-- Да вот, - сказал Борман, протягивая Штирлицу листок бу-
маги. " Заявление ", - прочел Штирлиц, - " Прошу принять ме-
ня, ... ( много раз зачеркнуты хвалебные эпитеты ) ..., Бор-
мана в вашу русскую партию. Мартин Борман. "
-- Так, - озабоченно сказал Штирлиц. - Только Бормана нам и
не хватало ...
Борман обиделся и стал, сопя, ковырять указательным паль-
цем правой руки в ладони левой. Штирлиц встал и начал поход-
кой очень большого начальника ходить взад-вперед по комнате.
" Сейчас будет бить ", - подумал Борман.
" Да, и очень больно ", - подумал Штирлиц.
-- Ну, я пойду ? - спросил Борман.
-- Иди, - сказал Штирлиц, вынимая из ящика стола бланк за-
явления о вступлении в ВКП(б). - Заполнишь и принесешь, -
сказал он Борману, протягивая заявление.
Борман радостно высунул язык и вцепился обеими руками в
заявление. Если бы у него был хвост, он незамедлительно на-
чал бы им вилять. Борман ушел в себе и стал исследовать
бланк заявления. Он был составлен лично Штирлицем для пере-
вербования немецких офицеров. Перевербовываться никто не хо-
тел, и первый бланк Штирлиц израсходовал на Бормана.
Борман прочитал заявление с начала до конца, затем с кон-
ца до начала и почувствовал некоторое закипание в мозгах.
На двадцать шесть вопросов он не мог дать вразумительного
ответа. Анкета требовала отвечать на все вопросы однозначно:
да или нет, а что, думал Борман, написать в графу " Пол " ?
Да ? А что это значит ? А если нет ? Нет, пол у Бормана был.
Поэтому Борман плюнул и написал в графе "Пол" слово "паркет-
ный". В графе "семейное положение" он, не долго думая, на-
писал "днем - снизу, вечером - в зависимости от влажности
воздуха". На вопрос есть ли родственники за границей, он на-
писал "я сам за границей". Некоторые пункты анкеты представ-
ляли собой образчики истинно советского крючкотворства. На
просьбу описать свои характерные черты Борман послюнявил об-
грызанный карандаш, наморщил лоб и вписал: "толст, лыс и
злопамятен".
В конце концов к вечеру у Штирлица на столе лежал истре-
панный листок бумаги, проженный в трех местах и с маслянным
пятном посередине на тему советской анкеты, в которой Борман
изголялся, как мог. Штирлиц брезгливо взял его кончиками
пальцев, перечел, вздохнул, высморкался в анкету, выстрадан-
ную Борманом в течение трех часов тяжелой работы и выписал
ему партбилет на имя Бормана Мартина Рейхстаговича. Штирлиц
не знал, как звали отца великого пакостника, а фантазировать
на тему немецких имен ему не хотелось.
Получив статус члена ВКП(б), Борман загордился, торжест-
венно оборвал все свои веревочки и дал клятвенное обещание
больше не мазать лестницу салом и не связывать вместе никому
шнурки. Ему не поверели, и очень правильно сделали. Поздно
ночью алкоголик Холтофф, возвращаясь с дебоша, зацепившись
за одну из свежеустановленных веревочек Бормана, получил от
тяжелого резинового манекена удар по голове бутылкой. Хол-
тофф был человек неглупый и догадался, что манекены не де-
рутся, иначе несчастному мешку с соломой, из которого Борман
за два дня изготавливал свирепого мужика, очень сильно не
повезло бы.
Штирлиц получил от американского шпиона эшелон тушенки и
устроил банкет. Блюда были исключительно из тушенки, и все
приглашенные на банкет сидели голодные и с обиженными физио-
номиями.
Американский шпион намекнул, что неплохо было бы Штирлицу
подписать договор о переходе на службу в ЦРУ, но Штирлиц по-
обещал, что посадит его в рацию, и американский шпион успо-
коился и на устном договоре. Каждый вечер он приходил к
Штирлицу и требовал доклада, в ответ на что Штирлиц, как мог
культурно, посылал его в непонятное благопристойному амери-
канцу место. Шпион пожимал плечами и уходил к Борману, с ко-
торым и пьянствовал до помрачения рассудка, после чего они
изливали друг другу души. Борман жаловался на плохое качест-
во кубинских кирпичей и веревки, а также на отсутствие пур-
гена в местной аптеке. Американский шпион жаловался на жад-
ность и плохой характер многочисленного начальства, на что
Борман заявлял, что нормальные немецкие гири ему никогда не
заменят никакие кокосовые орехи. После каждой такой пьянки у
Бормана зверски болела голова и массив утренних пакостей пе-
реносился на вечер.
| |
