| |
ГЛАВА 5. УЗНИК БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ
"Никогда не прощу себе той гаденькой нелепости, которую
совершил я на Кубе! Никогда, батеньки мои, никогда! Это же
надо, заядрени его мать, поддаться такой ловушке! Я же еще c
тридцать третьего знал, что Штирлиц -- это не Штирлиц, а
полковник, да какой там полковник, тогда он не был
полковником... Не важно! Исаев -- он и есть Исаев! Ну, хоть бы
пива тогда дал! Ан, нет! Заколотил в ящик -- и в Москву! И это
та скотина, что всегда соблазняла мою жену! И это тот человек,
которому я доверял и нежно, no-отечески любил! Гад! Тварь!
Подлый трус и предатель, и еще этот... как его... злыдня...
вот!" -- думал узник Бутырской тюрьмы Адольф Гитлер.
Гитлер был не похож на самого себя. Его былые важные усы
поседели и осопливились тринадцатилетним слоем грязи и пыли,
оседавшей на бывшего фюрера c 1945 года. Пол в камере был
грязный и скользкий. По стенам прокладывали себе караванные
пути таинственные насекомые, неизвестные по сей день
просвещенной науке. Весь вид Гитлера как бы сливался со всей
этой грязью и зловонием. И только грустные глазки, горящие в
таинственном мраке темницы, оставались такими же, какими они
были тогда, в сорок пятом, когда фюрер стоял на коленях перед
Евой Браун и просил у нее вечной любви, несмотря на свою
импотенцию.
"Какая подлость c его стороны! -- плакал Адольф. -- Какая
непростительная самоуверенность c моей! Ну, хоть пива бы дал!
Скотина! Russisch Schwein! Schwein! И это после всего того, что
я сделал ему хорошего! Да я его бы мог сгноить в казематах
Мюллера в один присест, как гноят меня здесь! А он, скотина,
даже пива не дал!"
Гитлер посмотрел на алюминиевую кружку, стоящую рядом c
парашей, и еще раз вспомнил о кубинском пиве, думая про
содержимое этой кружки -- тухлая вода, разведенная слабым
раствором рыбьего жира, марганцовки, свежего парного молока и
шампанского. Такую адскую жидкость, специально для Гитлера,
придумал Сталин и ее, вот уже тринадцатый год, подавали к
завтраку, обеду и ужину великого фюрера.
Но не только питье беспокоило Адольфа. Еда, которой его
пичкали все эти годы, была приготовлена на основании особых
рецептов, разработанных Министерством здравоохранения еще в
1947 году. Автором и душой проекта был Штирлиц. На завтрак
Гитлеру подавали полусвежую тушенку, пропитанную особым
раствором рыбьего жира. На обед -- суп из говядины,
предварительно обжаренной в рыбьем жире. На ужин -- свежую
тушенку, пропитанную слабым раствором марганца, серной кислоты,
мышьяка и другой гадости, о которой знал только Штирлиц.
Сталин, изучив рецепты полковника Исаева, присвоил ему
звание Героя Советского Союза, c вручением ему золотой звезды и
двух ящиков отборной "магаданской" тушенки, где на банке было
выгравировано:
Made in Magadan
Special for shtandartenfurer SS fon Shtirlitz
Штирлиц тогда прослезился и, вытянувшись по стойке
"смирно", прокричал:
-- Служу Советскому Союзу! Слава ВКП(бе), Родине и
Сталину!
За неправильное произношение слова "бе" и немецкий акцент
в слове "Сталину", Штирлиц был отправлен на работу в
Антарктиду, на поиск укрывшегося там троцкистско-зиновьевского
блока.
Но таинственный узник бутырской тюрьмы всего этого не знал
и поэтому, не мог насладиться тем обстоятельством, что Штирлиц
чуть не окоченел во льдах Антарктики, откуда еле унес ноги в
1953 году, и то благодаря смерти Великого учителя.
В воскресенье десятого, ноября одна тысяча девятьсот
пятьдесят восьмого года, в полночь, дверь в камеру Гитлера
открылась, и на пороге показался грузный человек, лет сорока, c
физиономией головореза и руками, напоминающими
пятидесятикилограммовые гантели.
-- Гражданин Гитлер, на допрос! -- заревел он голосом,
из-за которого у несчастного фюрера произошел сердечный
приступ.
Когда Гитлер очнулся, он почувствовал себя привязанным к
стулу, увидел ту же наглую физиономию, яркий свет и Никиту
Сергеевича Хрущева, сидящего за большим письменным столом.
Гитлер сразу узнал его. Еще тогда, в 1955 году, когда он
получил единственную посылку из Аргентины от Евы Браун, он
увидел, как на обертке, в которую были завернуты бананы,
красовалось простое лицо советского лидера c большим кукурузным
початком в руках. Вот и сейчас, тоже лицо смотрело на унылого
Гитлера, пронзая его гадкой улыбкой и безжалостью.
Хрущев встал, подошел к Адольфу Гитлеру, плюнул ему в лицо
и сказал:
-- Ну что, будем говорить?
Гитлер заморгал глазками и, плача, на русско-немецком
языке сказал:
-- Я не знаю, о чем говорить!
-- Ах, ты не знаешь, собака?
-- Клянусь Евой Браун!
-- Он не знает!
Хрущев сделал невидимый жест, и Гитлер получил жесткий
удар по почкам.
Никита Сергеевич застыл в улыбке и прорычал:
-- Как я тэбэ нэнавижу! Ну что, будешь говорить?
-- Буду! -- простонал бывший правитель Третьего Рейха.
-- То-то! Говори, скотобас!
-- О чем говорить?
-- Ах, ты не знаешь о чем говорить? -- и Первый вновь
сделал невидимый жест.
Гитлер взвыл и громовым голосом закричал:
-- На по-о-о-мощь!
-- Ори, ори, арийская cpaka! Здесь тебе помогу только я!
Ну что, будешь говорить!
-- Буду! -- снова заблеял Гитлер.
Хрущев вновь встал, подошел к хныкающему Гитлеру и тупо
уставился в его глаза. Ни капельки жалости не пробудилось у
закаленного коммуниста. Было видно, что это ему даже доставляет
удовольствие. Никита Сергеевич, после стычки c Брежневым, был
ужасно зол и решил отыграться на несчастном узнике Бутырской
тюрьмы. Поэтому, он опять плюнул в грязное лицо Адольфа и диким
голосом закричал:
-- Ховори, сволочь!
Фюрер вздрогнул и потерял сознание. Когда он пришел в
себя, то снова увидел те же мрачные стены своей камеры,
смазливую лампу, алюминиевую кружку c тухлой водой, тарелку c
тушенкой и грузного парня c резиновой дубинкой и звериными
глазами.
-- Штирлиц -- скотина и русский шпион! -- прошептал Адольф
Гитлер и во второй раз потерял сознание.
| |
