Глава 3
Провал агента 008

Когда Айсман разбудил его, был уже конец рабочего дня. Штирлиц 
вышел на улицу, вынул пачку «Беломора» и прикурил у часового. Чека-
ня шаг, прошла рота эсэсовцев, проехал бронетранспортер, обдав 
Штирлица брызгами.
«Скоты, – подумал Штирлиц, – нажрались и разъезжают. Вас бы на 
фронт, вшей кормить...»
При слове «кормить» Штирлицу захотелось тушенки. Он притушил 
папиросу, сунул её назад в пачку, сплюнул два раза под ноги и решил 
сходить в ресторан.
Шагая по вечернему Берлину, Штирлиц думал о разных неприятных 
вещах. Во-первых, кончался «Беломор» и его приходилось экономить, 
что для Штирлица, не привыкшего себя ограничивать, было 
невыносимо. Во-вторых, интересно, какую информацию он может 
получить от Евы Браун, и разрешит ли Центр контакт. И, наконец, 
радистка Штирлица внезапно заболела и просилась домой, к мужу. Обо 
всех трех вещах следовало сообщить Центру. А на связь с Центром 
Штирлиц выходить не любил.
Раздумья Штирлица отвлекла группа молодых разряженных женщин, 
которые, громко хихикая, курили на углу и смотрели в его сторону.
«Шлюхи», – подумал Штирлиц.
«Штирлиц», – подумали шлюхи.
– Штирлиц! А не в ресторан ли ты идешь? – спросила одна из них, 
кокетливо поправляя прическу.
– Пойдем, – сказал галантный Штирлиц и взял её под руку.
Американский агент 008, которому обычно поручались самые 
трудные дела, был заброшен в Берлин, чтобы выяснить, что так долго 
делает в германии русский агент по фамилии Штирлиц, а заодно 
попытаться перевербовать его. Агенту такие дела были привычны. На 
днях он как раз перевербовал пакистанского шпиона, который работал 
секретарем дуче в Италии. Штирлиц тоже представлялся агенту легкой 
добычей. За два дня агент 008 сумел выследить Штирлица и собрать на 
него настолько обширное досье, что этому позавидовал бы сам 
Мюллер.
Агент 008 следил за Штирлицем от самого Рейхстага. Когда Штирлиц 
вошел со своей дамой в ресторан, агент слез с велосипеда и прицепил 
его замком к урне. Всунув швейцару пятидолларовую бумажку, он 
закурил гаванскую сигару и вошел в зал. Выбрав столик около 
Штирлица, агент сел, положил ноги на стол и щелкнул пальцами:
– Бармен! Виски с содовой!
Двое гестаповцев около сцены, где высоко подкидывая прелестные 
ножки, танцевали канкан, переглянулись.
– По-моему, это американский агент, – шепнул один, – слишком 
нахальный. Запиши на всякий случай его фамилию.
Второй, более увлеченный девочками из варьете, чем какими-то 
американскими агентами, механически кивнул и заорал:
– Бис!
Штирлиц, обняв свою подругу, держал в руке стакан водки и 
увлеченно читал ей стихи Баркова в своем переводе. Сидящий рядом 
седой генерал пытался явно придуманными рассказами о своих 
похождениях на фронте очаровать молодую девушку и временами 
заглушал Штирлица. Штирлиц уже несколько раз недовольно поглядел 
в его сторону, но из уважения к сединам ругаться не стал.
Агент 008 достал зажигалку, сделал три фотоснимка и прикурил.
– Вот вылезу из окопа на бруствер, – хриплым пьяным голосом 
вещал надоевший всем генерал, – а по полю партизаны. Пули вокруг сви-
щут, а я саблю наголо, ору «Заряжай!» А по мне из пулемета – тра-та-
та...
Громкий хохот подвыпивших эсэсовцев у окна перекрыл его слова.
– Совсем заврался, старый осел!
Генерал оглянулся и понял, что смеются над ним. Он вскочил, опро-
кинув стол, и выхватил саблю.
– Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!..
Сидящие в зале фронтовики, видя, что обижают их генерала, вско-
чили и схватились за оружие. Эсэсовцы тоже.
– Господа! Успокойтесь! – вскричал конферансье на сцене. – Мы все 
защитники Фюрера и великого Рейха, и в тылу, и на фронте.
Штирлиц, уже вытащивший из кармана кастет, не смог успокоиться и 
излил свой гнев на официанта:
– Почему пиво разбавлено?
– Но ведь вы его даже не попробовали, господин штандартенфюрер!
– Молчать! – и Штирлиц вмазал официанту кастетом. Он не любил 
доставать кастет просто так.
Официант перелетел через столик генерала и упал на колени его 
дамы. Дама завизжала, как поросенок, из которого хозяин решил сде-
лать жаркое. Генерал снова вскочил.
– Это ты, тыловая крыса, меня, боевого генерала!..
Он в ярости схватил официанта и тоже вмазал.
Официант въехал головой в живот эсэсовцу. Тот согнулся пополам и 
заорал:
– Наших бьют!
Его товарищи кинулись на генерала, фронтовики встали на защиту, и 
завязалась обычная драка.
Как всегда, Штирлиц был ни при чем. Он спрятал кастет и достал 
браунинг с дарственной надписью «Штандартенфюреру СС фон 
Штирлицу от любимого Фюрера». Закричав «Наших бьют!», Штирлиц 
открыл стрельбу по люстрам. Девочки из варьете с визгом разбежались. 
Конферансье стащили со сцены и начали топтать ногами. Его визг был 
ещё более душераздирающим, чем у генеральской дамы. До смерти 
перепуганный оркестр заиграл вдруг «Дунайские волны». Генерал 
размахивал саблей и кричал:
– Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!..
Когда у Штирлица кончились патроны, ни одна люстра уже не свети-
ла. Штирлиц закричал:
– Прекратить драку! – и бросился разнимать спорщиков.
Послышался звон разбитой посуды и сдавленный вопль, как будто 
кому-то попали по голове бутылкой.
– Полиция! – раздался крик.
Приехавшие полицейские начали с того, что выпустили по обойме 
поверх голов дерущихся. Беснующаяся толпа постепенно успокаива-
лась. Тех, кто не успокаивался, успокаивали. Зажгли свет. Затем вышел 
обер-лейтенант.
– Спокойно! Всем оставаться на своих местах!
И всех забрали.
После этого полицейские и оставшиеся в живых официанты вынесли 
трупы. Среди погибших оказался и агент 008. Ему случайно попали по 
голове бутылкой из-под шампанского. Так закончил свою карьеру зна-
менитый агент.
Всех арестованных погрузили по машинам и развезли по разным 
полицейским участкам. Штирлиц и боевой генерал попали в одну 
машину. Генерал не унимался:
– Это вы, тыловые крысы, меня, боевого генерала!..
– Дайте ему по голове, – равнодушно сказал Штирлиц.
Обер-лейтенант с удовольствием исполнил просьбу. Генерал изум-
ленно замолчал.
Скоро они подъехали к полицейскому участку.
Штирлица посадили в камеру. Немного походив из угла в угол, он 
начал выбивать на стене надпись «Здесь был Штирлиц», но его пре-
рвали.
– Арестованный Штирлиц, на выход.
Хмурый конвоир с перевязанной щекой отвел его в кабинет на 
допрос. За столом сидел обрюзгший майор и пил кофе.
– Фамилия?
– Штирлиц.
– Может ты и Штирлиц, а может и не Штирлиц. Кто тебя знает? Мо-
жет ты русский шпион?
Штирлиц подошел ближе и сел.
– Слушай, майор, не возникай. Я в гневе страшен.
Майор, не ожидавший такого нахальства, разинул рот. А Штирлиц 
издевательским голосом продолжал:
– Ты мне сейчас кофейку обеспечь, а потом позвони моему другу 
Мюллеру. А иначе я могу тебе и морду твою свинскую набить...
Штирлиц ещё бы долго изгалялся, полицию он не любил с детства, 
но майор вдруг стукнул кулаком по столу, так что чашечка с кофе под-
прыгнула, и заорал:
– Молчать!!!
– Не ори, – попросил Штирлиц.
– Встать, когда разговариваешь с офицером!
Штирлиц был спокоен, как дохлый лев.
– Я штандартенфюрер СС фон Штирлиц, – по слогам произнес он, – 
не люблю, когда в моем присутствии орут всякие мерзавцы. Я требую 
кофе и Мюллера. Иначе объявляю голодовку сроком на двести дней. 
Неужели ваша дурная голова не в состоянии понять, что стоит 
позвонить моему любимому другу детства Мюллеру, и я, наконец, 
больше не буду иметь удовольствие видеть вашу гнусную рожу.
Завернув такую блестящую фразу, Штирлиц про себя порадовался и 
гордо улыбнулся.
Майор позеленел от злости.
– Молчать!!!
Штирлицу майор совсем перестал нравиться. Он собрался дать 
обнаглевшему полицейскому в зубы и дал. Конвоиры бросились к 
Штирлицу, но опоздали. Майор ударился о висящий на стене портрет 
Фюрера в полный рост. Портрет упал.
Штирлиц, отбросив конвоиров, гневно закричал:
– Оскорблять моего любимого Фюрера! Да я теперь сам не уйду от-
сюда, не начистив ваши легавые морды!
С большим трудом разбушевавшегося Штирлица водворили обратно 
в камеру. Штирлиц долго буянил, бил каблуками в дверь, ругался на 
неизвестном языке, потом немного успокоился и запел:
– Замучен в тяжелой неволе...
Очнувшийся майор нервно почесал в затылке, где от удара о портрет 
Фюрера вздулась огромная шишка.
«Чертов Фюрер, теперь месяц болеть будет. Не портрет, а сплошное 
недоразумение.»
Майор походил по кабинету.
– Как бы чего не случилось... Мюллер шутить не любит... Что скажет 
по этому поводу Кальтенбруннер?.. Может всё-таки позвонить... На вся-
кий случай...
И он позвонил Мюллеру. Шеф гестапо сказал «Ну, ну» и положил 
трубку. Майор, пожелтевший от страха, не знал, куда деваться. Он 
ходил из угла в угол, изредка посматривая на злополучный портрет 
фюрера и потирая шишку на голове.
Через полчаса приехал сытый и добродушный Мюллер.
– Какой Штирлиц? А, друг моего детства... Так что же вы его сразу не 
отпустили?
– Что вы, обергруппенфюрер! А вдруг он русский шпион?
Мюллер загадочно улыбнулся.
Они спустились в подвал к Штирлицу. Майор робко постучал в 
закрытую дверь, за которой Штирлиц горлопанил очередную песню. 
Штирлиц ответил коротко, тремя словами. Майор долго и униженно 
умолял Штирлица извинить его, глупого легавого кретина, и через пол-
часа Штирлиц его простил.
Он вышел из камеры и, не обращая внимания на стоящего на 
коленях майора, сердечно поздоровался с Мюллером. Старые друзья 
обнялись. Вспомнили детство. Штирлиц пожаловался, что его здесь 
обижали и плохо кормили. Майор от стыда желал провалиться сквозь 
землю.
Мюллер и Штирлиц вышли.
– Штирлиц, как же вас угораздило попасть в этот гадюшник?
– Так получилось. Был в ресторане с одной... Ну вы её не знаете... 
Тут вдруг драка, а разве прилично, когда при даме драка? Полез разни-
мать. Никогда, дружище, не разнимайте дерущихся. Неблагодарные 
скоты!
Голос Штирлица звенел от неподдельного негодования.
«Штирлиц, – улыбался Мюллер, – столько лет живет в Германии, а 
до сих пор не научился нормально говорить по-немецки. И откуда 
только у него этот ужасный рязанский акцент? Нет, пока Штирлиц трезв, 
с ним просто противно разговаривать. Вот когда выпьет, да, он говорит, 
как коренной берлинец. Пожалуй, надо выпить.»
– Кстати, Штирлиц...
Они переглянулись.
– Что за вопрос?!
Друзья детства понимали друг друга с полуслова. Мюллер взял 
Штирлица под руку, и они направились в ближайший ресторан.