Глава 5
Шесть месяцев в заточении

Штирлиц очнулся в отвратительном настроении. Так часто бывает, 
когда просыпаешься в заточении на железной кровати. Он вяло откинул 
одеяло и обнаружил на себе полосатую пижаму заключённого.
При детальном осмотре на левой стороне живота обнаружился 
большой шрам, замотанный бинтами. Под бинтами болело.
«Распотрошили, – подумал Штирлиц. – Садисты.»
На соседней койке лежал заросший, нечёсаный парень, который что-
то бормотал во сне. Целый час Штирлиц прислушивался, но так ничего 
и не понял. Наконец, парень проснулся. Он резво вскочил и, не 
обращая на соседа никакого внимания, начал бегать по комнате, 
распевая:
– Эх, долго ли, коротко ли, шёл я по кривой дорожке, да пришёл 
чёрт-те знает куда...
– Эй, гражданин! – окликнул Штирлиц. – Где я?
– Здесь, – беспечно ответил придурковатый парень. – В жопе.
Штирлиц встал и схватил паренька за грудки.
– Я тебя, кажется, о чём-то спросил!
Парень посмотрел на Штирлица мутными глазами.
– Только тронь, попробуй! Я драться не умею, я если бью – сразу 
насмерть!
Штирлиц дал ему по зубам, парень повалился на кровать и 
заплакал.
– Ну что, пацан, будешь говорить?
– Какой я тебе «пацан»? – захныкал сосед. – Мне восемьдесят два 
года! Я здесь уже пять лет сижу... Меня Толик зовут... Как там наверху? 
Говорят, какая-то перестройка? Кто нынче у власти?
– Свои, – лаконично ответил Штирлиц, отпуская уже поднятый кулак.
– Здесь тепло, кормят каждый день, – сменил тему паренёк, 
перестав плакать, и радостно запрыгал на кровати. – Хочешь я тебе 
неприличную частушку спою?
– Одну?
– Ага.
Толик вскочил с железной кровати и вприсядку прошёлся по 
комнате. Обнаружилось, что одна штанина обмотана у него вокруг ноги, 
вторая оторвана вовсе. Потанцевав, Толик встал, широко раскинул руки 
в стороны и прокричал в лицо Штирлицу:
– Триппер – это не болезнь, то ли дело сифилис! Моя Манька 
заболела, все клопы повывелись! И-эх!..
– Чудак ты первой величины! – заметил Штирлиц, вытирая 
непрошеную слезу.
Да, тяжело жить рядом с придурком. Штирлиц вздохнул. Впрочем, 
это был не первый дурдом в его жизни.
Заскрежетали железные двери, в комнату вошёл Шкафчик, одетый в 
белый халат.
– Здорово, старички. Пожрать вам принёс...
– Ты санитар? – спросил бывший разведчик.
– Теперь санитар.
– Так бы сразу и сказали, зачем было лапшу вешать про пенсию...
Штирлиц нехотя поел. Потом Шкафчик нацепил на него какие-то 
датчики и полчаса снимал показания загадочных приборов. Закончив, 
он сделал Штирлицу укол, от которого разведчик снова забылся. На 
мгновение ему показалось, что сквозь дымку и пелену сна над ним 
склонилось лицо Бормана. Штирлиц перекрестился и пробурчал ему 
«Сгинь, нечистая сила!» – и отключился полностью.

Дни Штирлица были пусты, как глаза обнищавшего наркомана.
Месяцев через шесть Штирлиц обнаружил, что у него обновилась 
кожа, осанка выправилась, стали слушаться руки и ноги. Да и шрам, 
оставленный подземельным хирургом Стыдобой, вскоре бесследно 
рассосался. Штирлиц подошёл к зеркалу и уставился на своё 
отражение. Перед ним стоял молодцеватый офицер СС, правда в 
изношенной больничной одежде, но всё равно – красавец 
штандартенфюрер!
– Едрёна вошь, господин Штирлиц! – сказал русский разведчик 
зеркалу. – Видимо, придётся нам ещё повоевать.
Когда снова пришёл Шкафчик, Штирлиц принял самый воинственный 
вид.
– По какому праву меня держат в заточении?!
– Помолчал бы ты, старик, по-хорошему, – посоветовал Шкафчик.
– Я – Герой Советского Союза! – возмутился Штирлиц. – И не 
позволю, чтобы со мной разговаривал в таком тоне какой-то коновал!
– Советского Союза больше не существует, – ответил санитар, 
поставил на столик скудный паёк, зевнул и вышел, плотно закрыв за 
собой дверь.
– Зато герои пока не перевелись!
Штирлиц схватил столик и стал лупить им по стальной двери. Гул от 
раздаваемых ударов понёсся по всей подземной лаборатории. Не 
прошло и пяти минут, как в комнату вошёл, кто бы вы думали? Борман!
– Борман! – удивился Штирлиц.
– Здравствуй, Штирлиц.
– Ты куда пропал после Кореи? Я тебя искал, думал, сходим в 
пивняк, пивка попьём...
Штирлиц не кривил душой, он действительно разыскивал Бормана, 
чтобы взять у него в долг денег.
– Работал в аппарате на Брежнева, – важно молвил Борман, 
присаживаясь на койку. – Теперь вот участвую в секретном проекте 
ГКЧБ.
– КГБ? – переспросил Штирлиц.
– Нет. Главного Комитета Чрезвычайной Безопасности, это гораздо 
круче.
– Спасибо, что пришёл меня освободить, – похвалил его Штирлиц.
– Видишь ли, отпустить тебя не в моей компетенции, – ответил 
Борман, осторожно отходя к стене на некоторое расстояние от 
Штирлица.
– Как это, не в твоей компетенции? А говорил, твоя новая контора 
гораздо круче КГБ?
– Понимаешь, когда тебя взяли, никто же не знал, что ты – Штирлиц. 
А теперь ты стал строго секретной информацией. Тебя уже никогда не 
выпустят отсюда, так что привыкай... Это дело государственной 
важности.
– Борман, сволочь! Где благодарность? Я выполнил уже около 
тридцати самых важных государственных заданий!
– Ну и что! – отмахнулся Борман. – Я бы и сам их выполнил, если бы 
мне их поручили!
– Ну, знаешь ли! – Штирлиц обидчиво отвернулся от Бормана, но тут 
же решил, что обижаться рано, надо выманить из бывшего 
партайгеноссе побольше информации. – Постой, я что-то не понял, а в 
чём заключается секретный проект? Я о нём ничего не знаю, меня 
можно смело выпускать.
– Ты сам – часть секретного проекта «Вторая молодость», – 
объяснил Борман.
– Ничего не понимаю, это как-то связано с партийными миллионами 
за границей? – осторожно спросил Штирлиц.
– Да нет, при чем здесь партийные миллионы?
– Ким Ир Сен?
– Какой в задницу Ким Ир Сен? Он уже давно забыл про тебя из-за 
склероза. Хватит тебе, Штирлиц, на кофейной гуще гадить! Если хочешь 
знать о проекте «Вторая молодость», я тебе всё расскажу, хотя тебе это 
не пригодится.
Борман присел на стул.
– Вот представь себе, человек трудится в поте лица всю жизнь, идёт-
идёт по служебной лестнице, спотыкается, скатывается вниз, 
поднимается снова и вот – становится Генсеком. Потом он работает-
работает и вдруг умирает от старости! Разве это справедливо? Сколько 
людей мы из-за этого потеряли! Поэтому нашему секретному отделению 
ГКЧБ было поручено заняться проблемой омолаживания: вставляешь в 
Генсека капсулу «Второй молодости», и он спокойненько работает 
дальше.
– Тем более, что в любой момент можно нажать на кнопку и убрать 
Генсека, если он станет делать что-то не так, верно? – обронил 
Штирлиц.
Борман ядовито хрюкнул.
– Ну... В сообразительности тебе, Штирлиц, не откажешь... Но кнопки 
возможны только если бы Генсеков резали, как тебя. Однако, 
руководители проекта хотят обходиться без операций. Им ведь тоже 
когда-нибудь понадобится... Проект «Вторая молодость» был 
предназначен для Брежнева, но ты, наверное, знаешь, не уберегли мы 
его, не успели. Зато теперь всё отлажено. Посмотри на себя – ты живой 
и здоровый! Как огурчик!
– Что значит «отлажено»? – переспросил Штирлиц.
– Мы отлавливали никому не нужных пенсионеров, которых потом 
никто бы не стал искать. Документы уничтожали, так что человека, 
считай, что и не было. На них-то и проводили опыты, всё равно ведь 
помрут! И государству польза, экономия на пенсиях, и нам удобно, – 
Борман заулыбался, что-то вспоминая. – Сначала ничего не 
получалось. Пенсионеры или просто загибались, или молодели, но 
впадали в старческий маразм. Вот, посмотри на Толика – этот хоть 
выжил. А ты, Штирлиц, пока наша единственная удача! Полный успех!
– Ну да, успех! Изрезали всего вдоль и поперёк!
– Я же уже говорил! – обиженно воскликнул Борман. – Это только на 
первых порах резали. Сейчас мы работаем над созданием специальной 
таблетки. Уже почти закончили. Выпил одну – десять лет скинул, выпил 
две – двадцать. Стыдоба – гений!
– А ты – фашист!
Игнорируя замечание Штирлица, Борман хихикнул.
– Ты пойми, Штирлиц, я бы тебя выпустил, мне не жалко. Но тебя 
теперь изучать надо, чтобы других омолаживать. А выпусти тебя, так ты 
же можешь спутать Большую Игру. Кто знает, что тебе придёт в твою 
умную лобастую голову?
Штирлиц пожал могучими плечами.
– Вот видишь! – воскликнул Борман и задумался. – Ладно, уговорил. 
Чего не сделаешь по старой дружбе. Дай честное слово старого 
коммуниста никому не говорить об этом секретном проекте, и я о тебе 
похлопочу.
– Я на сделки с предателями Родины не иду, – ответил морально 
устойчивый Штирлиц.
– Я – не предатель! – обиделся Борман. – Я работаю на 
представителей высшего эшелона власти!
– Вот и кати на своём паровозе в Тунгусскую степь! – ответил 
Штирлиц, лёг на кровать и отвернулся лицом к стене, показывая, что 
разговор у него с предателями короткий.
Не тратя время на разговоры, Борман быстро ретировался за 
стальную дверь. Всё равно он не собирался хлопотать, просто хотелось 
посмотреть на унижающегося Штирлица.

После разговора с Борманом Штирлиц тосковал до тех пор, пока у 
него не возник план. Он снова принялся бить столиком в стальную 
дверь, сопровождая свои удары громкими требованиями выполнить его 
личную просьбу.
Штирлиц злодействовал два часа, причем, орал он таким противным 
голосом, что достал даже Толика, который мучительно сочинял вторую 
неприличную частушку. Вдохновение у идиота ушло, оставив, впрочем, 
первую творческую удачу.
Наконец стальная дверь открылась и в проём заглянул Шкафчик.
– Ну чего тебе?
– Скажи, пусть мне вернут мои ботинки, у меня по ночам без них 
ноги мерзнут.
– Хорошо, – после минутной паузы ответил Шкафчик, – но только без 
шнурков.
– Это ещё почему?
– Господин Борман сказал, что с тобой надо быть осторожным. Ты 
можешь веревочную лестницу сплести, как граф Монте-Карло, – ответил 
Шкафчик.
«Козёл!» – подумал Штирлиц и прилег на кровать отдохнуть.
На следующее утро Шкафчик облазил всю помойку, пока не нашёл 
грязные и дырявые ботинки Штирлица.
– На, дед, носи, – сказал он, бросая их в камеру через окошко. – 
Этим ботинкам, небось, лет триста.
Когда санитар ушёл, Штирлиц кинулся к своим ботинкам. Это были 
та самая диверсионная обувка, в которой он побывал в Корее. Оторвав 
зубами подошву, Штирлиц достал то, что было под ней спрятано. 
Долгие годы в этой обуви у него сильно сбивались ноги, натирались 
трудовые мозоли, и вот только теперь мучения Штирлица были 
вознаграждены. Исаев высыпал добычу на кровать.
Проявляя чудеса изворотливости и изобретательности, из каких-то 
безобидных винтиков и проволочек, он быстренько собрал мощную 
рацию, действовавшую на расстоянии до пятидесяти километров. Из-
под другой подошвы Штирлиц извлек напильник, гвозди, четыре метра 
прочной веревки и свой самый любимый кастет.
Толик зачарованно смотрел за работой Штирлица.
– Штирлиц? Ты чё удумал-то?
– Побег. Рванешь со мной?
– А куда?
– Туда, – сказал Штирлиц, кивая на потолок.
– А на фиг?
– А фигля!
– А чё там делать-то? Жрать нечего. Да и найдут нас все равно эти 
гекечебисты...
– Я же тебе рассказывал, что я засекреченный супер-агент. Я так 
сбегу, что меня ни одна собака не найдёт!
– Тогда как же ты сюда попал? – спросил Толик.
– Я был на пенсии, – ответил Штирлиц. – Ну, так как?
– Нет. Мне и здесь хорошо, – ответил Толик. – Буду и дальше косить 
под идиота, а меня будут кормить-поить. Я вот новую неприличную 
частушку придумал. Хочешь, могу спеть.
– Не хочешь бежать, сиди тихо, придурок!
Толик задумчиво посмотрел на своего сокамерника и покрутил 
пальцем у виска. Штирлиц менялся прямо на глазах. Например, на лице 
бывшего разведчика появилось злое и упрямое выражение, и он 
действительно стал похож на супер-агента.
– Приём! – сказал разведчик в рацию. – Как слышите меня, приём?
– Вам кого? – отозвался испуганный голос.
– Шлага!
– Какого «шланга», – ответил голос, в котором Штирлиц признал 
голос своего агента.
– Товарища Иванова! – поправился Штирлиц.
– Ах, директора! – обрадовался голос. – Он ушёл кормить бегемота. 
Что ему передать?
– Директору или бегемоту?
– Директору...
– Пусть накормит бегемота как следует! – ответил Штирлиц и 
задумался: «Какие ещё бегемоты?» – Приём, приём! Шлаг, это Штирлиц, 
отвечай немедленно, а то пожалеешь!
Рация замолчала, это опечалило супер-агента. Пастор Шлаг был 
единственным агентом Штирлица, который предположительно 
находился в Москве. Сразу после Кореи Шлаг приехал в СССР из ФРГ 
как турист, встретился со Штирлицем и, после недельной пьянки, 
попросил политического убежища и русскую фамилию «Иванов». Об 
этом писали газеты.
В пять вечера для вечерних экзекуций к подопытным заключенным 
снова пожаловал санитар Шкафчик. В руках у него был большой шприц 
с мутной жидкостью, который он нацелил на Толика.
– Снимай штаны, Толян, щас тебе успокоительное вколем! Ты, 
Исаев, тоже готовься.
– Послушайте, Шкафчик! – вежливо поинтересовался Штирлиц. – А 
что это вы всё время одним и тем же шприцом колете? Вы про СПИД 
слышали?
– Тебя, старого козла, не спросили! – огрызнулся мордоворот 
Шкафчик.
Штирлиц ядовито усмехнулся.
– Ну ты и урод! – бросил он санитару. – Тебя надо было не 
Шкафчиком назвать, а, например, Лифчиком.
– Чего?! Нарываешься, козёл? – рассвирепел грубый санитар. – А в 
рыло?
– Можно и в рыло, – не стал возражать Штирлиц и навесил санитару 
кастетом прямо в нос, отчего Шкафчик отлетел к стене, а потом, 
отпружинив, повалился было на Штирлица, но русский разведчик успел 
отпрыгнуть.
– В живых людей шприцом тыкать, да? – распалял себя Штирлиц. – 
Ах ты, фашистская морда!
Отдавшись волне энтузиазма, Штирлиц начал лихо пинать 
непрестанно поскуливающего санитара ногами, приводя Шкафчика в 
неузнаваемое состояние. На помощь Штирлицу коршуном подлетел 
Толик, ударивший санитара табуреткой по голове. Шкафчик затих.
– Что-то ты не подрассчитал, – заметил Штирлиц. – Он отрубился, и 
теперь ему не больно.
– Я же тебе говорил, я, если бью, сразу насмерть!
Штирлиц, пожимая плечами, внимательно посмотрел на Толика.
– Ну что, идёшь со мной?
– Не, – отозвался Толик, таким же коршуном возвращаясь в своё 
гнездо.
– Тебя же за этого раздолбая убьют...
– Меня-то за что? – справедливо возмутился Толик. – Я им скажу, 
что это ты его уложил.
– Логично, – согласился разведчик.
Штирлиц обыскал образовавшийся труп и достал тяжелые камерные 
ключи. Кивнув на прощанье своему соседу, легендарный разведчик 
вышел за дверь из мрачной камеры, в которой он провёл шесть долгих 
месяцев.
Штирлиц помнил код стальной двери, через которую его когда-то 
привели в подземную лабораторию, чего тут не запомнить – год смерти 
Ленина, Сталина, первый полет Юрия Гагарина: «24531961».
– Эй! – раздалось за спиной русского разведчика, пока он набирал 
код. – Ты что тут делаешь?
Штирлиц обернулся и обнаружил перед собой доктора Стыдобу с 
пистолетом в руке.
– Доктор, вы – гений! – признал Штирлиц. – Я просто восхищаюсь 
вами!
– Хм, – Стыдоба скромно потупился. – Ну, что вы...
Возразить доктор не успел, потому что Штирлиц резко выбросил 
вперёд руку и нанёс гению сильный удар кастетом. Лицо Мавра 
Феоктистовича превратилось в кровавую маску, и он упал бездыханный.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Штирлиц вышел за дверь 
и плутал потом по подземным переходам всю ночь, выбравшись на 
поверхность только под утро. Эту дорогу он запомнить не смог, зато 
Бормана пообещал найти и пристрелить, как бродячего музыканта!